• Когда боги смеются

 Лоретта отправилась гостить в Санта-Клару, потому что решила окончательно порвать с Билли. А Билли не мог понять этого. Его сестра сообщила, что он всю ночь ходил по комнате и плакал. Лоретта тоже ни на минуту не сомкнула глаз и проплакала почти всю ночь. Дейзи это было доподлинно известно, ибо как раз у нее на груди Лоретта выплакала свое горе. Знал об этом и муж Дейзи, капитан Китт. Слезы Лоретты и утешения Дейзи лишили и его драгоценных минут сна.

 А капитан Китт, конечно, не собирался бодрствовать по ночам. Кроме того, ему вовсе не хотелось, чтобы Лоретта вышла замуж за Билли или за кого-нибудь другого. Он считал, что Лоретта должна помогать своей старшей сестре по хозяйству. Но вслух он этого не высказывал. Лоретта слишком молода, утверждал он, чтобы думать о замужестве. Именно поэтому капитану Китту и пришла в голову мысль отправить Лоретту гостить к миссис Хемингуэй. Там-то уж не будет никакого Билли.

 Не успела Лоретта прожить в Санта-Кларе и недели, как убедилась, что идея капитана Китта была весьма разумной. Во-первых, хотя Билли и не поверил бы этому, ей действительно не хотелось выходить за него замуж. И, во-вторых, хотя капитан Китт и не поверил бы этому, ей действительно не хотелось расставаться с Дейзи. А прожив в Санта-Кларе целых две недели, Лоретта окончательно уверилась в том, что не хочет выходить за Билли. Однако она была далеко не так уверена в том, что не желает расставаться с Дейзи. Отнюдь не потому, что она стала меньше любить Дейзи, нет, просто у нее появились некоторые сомнения.

 В день приезда Лоретты в голове миссис Хемингуэй начал складываться некий план. На следующее утро она заметила своему мужу Джеку Хемингуэю, что Лоретта до смешного наивна и что если бы не присущее ей милое простодушие, то ее можно было бы назвать просто глупой. И в доказательство миссис Хемингуэй сообщила мужу столь пикантные подробности из поведения Лоретты, что он был не в силах удержаться от хохота. На третий день план миссис Хемингуэй принял весьма определенные очертания. И вот тогда-то она и сочинила письмо. На конверте был написан адрес: «Сан-Франциско, Афинский клуб, мистеру Эдварду Бэшфорду».

 «Дорогой Нед!» — так начиналось письмо. Когда-то, еще до ее замужества, он в течение трех недель пылал к ней страстной любовью. Но она соединила свою судьбу с Джеком Хемингуэем, первым сделавшим заявку на ее руку и сердце. Однако столь коварный удар судьбы не разбил сердце философски настроенного Неда Бэшфорда. Он просто добавил этот факт к длинному перечню подобных переживаний, на основе которых создал свою философию. По темпераменту и художественному вкусу он был эллином, разочарованным эллином. Он очень любил цитировать Ницше в знак того, что тоже пережил тяжкое разочарование, которое неминуемо следует за пламенными поисками истины, и вышел из него достаточно опытным, достаточно проницательным и достаточно мудрым, чтобы когда-нибудь вновь впасть в безумие юности с ее любовью к истине. «Поклоняться видимости, — часто цитировал он, — верить в формы, тона, слова, в целый Олимп видимости!» Эту выдержку он неизменно заканчивал словами: «Греки были поверхностными в силу своей глубины!»

 Он был настоящим молодым эллином, разочарованным и усталым. Женщины вероломны и лживы, утверждал он в те дни, когда наступал рецидив и на смену философскому спокойствию приходил пессимизм. Он не верил в искренность женщин, но, следуя заветам своего немецкого кумира, не срывал с них того воздушного флера, который прикрывал их вероломство. Он довольствовался тем, что воспринимал их как чистую видимость и старался наилучшим образом приспособиться к этому факту. Он был поверхностным в силу своей глубины.

 «Джек просит обязательно передать вам, что здесь великолепное купание, — писала в своем письме миссис Хемингуэй, — и советует захватить с собой снасти». Миссис Хемингуэй писала еще кое о чем. Она сообщала ему, что может наконец познакомить его с совершенно искренней и простодушной девушкой, обладающей восхитительной репутацией. «Еще никогда не расцветал на нашей планете бутон более чистый и более безуперечный», — такова была одна из тех многочисленных фраз, в которые миссис Хемингуэй облекала свое искушение. А мужу она с торжеством заявила: «Если и на этот раз мне не удастся женить Неда…» — и не договорила, оставив в неизвестности предположение столь страшное, что губы ее отказывались его произнести, а воображение — представить.

 Вопреки своим дурным предчувствиям Лоретта обнаружила, что ей совсем не так плохо в Санта-Кларе. Билли, правда, ежедневно писал, но эти письма раздражали ее значительно меньше его присутствия. Кроме того, испытание, заключавшееся в разлуке с Дейзи, оказалось не таким суровым, как она ожидала. Впервые в жизни ее не затмевала блестящая и зрелая красота старшей сестры. При столь благоприятных условиях Лоретта быстро выдвинулась на передний план, в то время как миссис Хемингуэй скромно и без стеснения удалилась в глубину сцены.

 Лоретта начала понимать, что она не просто тусклое светило, сияющее лишь отраженным светом. Совершенно бессознательно она стала центром небольшого круга событий. Когда она садилась к роялю, тотчас кто-нибудь был готов переворачивать страницы нот и выказывать предпочтение тем или иным песенкам. Когда она роняла носовой платок, тотчас кто-нибудь жаждал его поднять. Ее всегда были рады сопровождать на прогулку или помогать ей собирать цветы. Она научилась забрасывать удочку с приманкой на крючке в тихие заводи и под коряги и не запутывать лесу в кустарнике.

 Джек Хемингуэй не любил обучать новичков и во время рыбной ловли старался уединиться, а то и вовсе оставался дома, предоставляя Неду Бэшфорду полную возможность воспринимать Лоретту как видимость. В этом качестве она вполне удовлетворяла всем требованиям его философии. Ее голубые глаза смотрели по-мальчишески прямо, и он любовался ими, забывая содрогнуться перед коварством, которое, согласно его философии, скрывалось в их взоре. Она обладала грацией стройного цветка, нежностью красок и хрупкостью тонкого фарфора. Эти качества очаровывали его, заставляя забывать о сокрытой под ними жизненной силе и о Бернарде Шоу, в которого он верил.

 Лоретта расцветала. Она быстро становилась самостоятельной. У нее появились собственная воля и собственные желания, которые не были навечно связаны с волей и желаниями Дейзи. Джек Хемингуэй баловал ее, Элис Хемингуэй лелеяла, а Нед Бэшфорд был предельно внимателен. Они потворствовали ее прихотям и смеялись над ее проказами, в то время как она развивала в себе замашки маленького тирана, который всегда скрыт в каждой изящной и хорошенькой женщине. Окружающие постепенно гасили в ней желание никогда не разлучаться с Дейзи. Это желание теперь не мучило ее так, как в дни дружбы с Билли. Чем чаще она видела Билли, тем больше убеждалась в том, что не может жить вдали от Дейзи. Чем чаще она видела Неда Бэшфорда, тем больше забывала о настоятельной потребности быть рядом с Дейзи.

 И Нед Бэшфорд начал кое о чем забывать. Он путал поверхность с глубиной, а видимость с реальностью до такой степени, что вскоре стал считать их одним и тем же. Лоретта совсем не была похожа на других женщин. Ей было чуждо притворство. Она была реальной. Все это и более того он высказал миссис Хемингуэй, которая согласилась с ним, не преминув в то же время заметить, как выразительно подмигнул ей ее муж.

 Как раз в тот день Лоретта получила от Билли письмо, которое несколько отличалось от его прежних писем. В сущности, как и все его письма, оно было патологическим. Это был длинный перечень симптомов и страданий, волнений, бессонниц и сердечных приступов. Затем следовали упреки, но такие, каких он никогда не позволял себе раньше. Их резкость вызвала у нее слезы, а так как они к тому же были справедливы, на ее лице появилось трагическое выражение. Это выражение она принесла с собой к столу, когда спустилась к завтраку. Взглянув на нее, Джек и миссис Хемингуэй задумались, а Нед забеспокоился. Супруги вопросительно поглядели на Неда, но он лишь недоуменно покачал головой.

 — Вечером я все узнаю, — сказала миссис Хемингуэй мужу.

 Но Неду удалось еще днем застать Лоретту одну в большой гостиной. Она попыталась отвернуться. Но он взял ее за руки и увидел, что ресницы ее были влажными, а губы дрожали. Он добрым взором посмотрел на нее. Ее ресницы стали еще более влажными.

 — Ну, ну, успокойтесь, малышка, — ласково сказал он.

 И, словно защищая ее, он обнял ее за плечи. А она, как обиженный ребенок, положила голову к нему на грудь. Его охватил трепет, необычный для эллина, оправившегося от длительного разочарования.

 — О Нед, — всхлипнула она, прильнув к нему, — если бы вы только знали, какая я безнравственная!

 Он снисходительно улыбнулся и глубоко вздохнул, впитывая в себя аромат ее волос. Подумав о своей опытности в отношениях с женщинами, он еще раз глубоко вздохнул. Она, казалось, источала детскую сладость — «дуновение невинной души», как выразился он мысленно.

 Но она всхлипывала все чаще.

 — В чем дело, малышка? — спросил он ласково, почти отеческим тоном. — Не обидел ли вас Джек? Или ваша любимая сестрица забыла написать очередное послание?

 Она не ответила, и он почувствовал, что непременно должен поцеловать ее волосы и что ни за что не отвечает, если такое положение вещей будет продолжаться и дальше.

 — Расскажите мне все, — мягко сказал он, — быть может, я сумею помочь вам.

 — Нет. Вы будете презирать меня. О Нед, мне так стыдно!

 Он недоверчиво рассмеялся и легко коснулся губами ее волос, так легко, что она даже не заметила этого..

 — Дорогая моя девочка, давайте забудем обо всем, что бы это ни было. Я хочу сказать вам, как я люблю…

 Она вскрикнула от радости, но тут же простонала:

 — Слишком поздно!

 — Слишком поздно? — изумленно переспросил он.

 — О, зачем я это сделала? Зачем? — стонала она.

 Он почувствовал холодную дрожь в сердце.

 — Что сделали? — спросил он.

 — Я… он… Билли… Я такая безнравственная женщина, Нед. Я знаю, вы никогда больше не будете разговаривать со мной.

 — Этот… этот Билли, — начал он, запинаясь. — Это ваш брат?

 — Нет… он… Я не знаю. Я была так молода. Я ничего не могла сделать. О, я сойду с ума! Я сойду с ума!

 И тогда Лоретта почувствовала, что обнимающие ее руки вдруг обессилели. Он мягко отодвинулся и бережно усадил ее в большое кресло, где она, опустив голову, снова отчаянно зарыдала. Он свирепо подкрутил усы, затем подвинул к ней другое кресло и сел.

 — Я… я не понимаю, — сказал он.

 — Я так несчастна! — всхлипывала она.

 — Почему несчастна?

 — Потому что… он… он хочет, чтобы я стала его женой.

 На мгновение его лицо прояснилось, и он успокаивающе положил свою руку на ее руки.

 — Это не может сделать девушку несчастной, — глубокомысленно заметил он. — Раз вы не любите его, нет причины… Вы, разумеется, не любите его?

 Лоретта энергично затрясла головой и плечами.

 — Не любите?

 Бэшфорду хотелось добиться полной ясности.

 — Нет, нет! — воскликнула она. — Я не люблю Билли! Я не хочу любить Билли!

 — А раз вы не любите его, — уверенно заключил Бэшфорд, — значит, нет причины считать себя несчастной только потому, что он сделал вам предложение.

 Она снова зарыдала и в самый разгар своих рыданий воскликнула:

 — В том-то и вся беда. О, если бы я любила его! О, как мне хочется умереть!

 — Мое дорогое дитя, напрасно вы волнуетесь. — Вторая его рука потянулась вслед за первой и тоже легла на ее руки. — Женщины поступают так ежедневно. Только потому, что вы передумали или не решаетесь, только потому, что вы — я должен употребить нехорошее слово — увлекли мужчину и обманули его…

 — Увлекла и обманула! — Подняв голову, она взглянула на него полными слез глазами. — О Нед, если бы только это!

 — Только? — переспросил он глухим голосом, а руки его медленно сползли с ее рук. Он хотел что-то сказать, но раздумал и промолчал.

 — Но я не хочу выходить за него замуж! — протестующе вырвалось у Лоретты.

 — Ну и не выходите, — посоветовал он.

 — Но я обязана выйти за него.

 — Обязаны?

 Она кивнула головой.

 — Это очень сильное выражение.

 — Я знаю, — согласилась она, тщетно пытаясь подавить рыдания. Затем добавила более спокойным тоном: — Я безнравственная женщина, ужасно безнравственная. Никто не знает, какая я безнравственная, никто, за исключением Билли.

 Наступила пауза. Нед Бэшфорд помрачнел и странно взглянул на Лоретту.

 — А… Билли знает? — наконец спросил он.

 Несмелый кивок и пылающие щеки послужили ответом на его вопрос. Минуту он оставался в нерешительности, словно пловец, не решающийся нырнуть.

 — Расскажите мне об этом. — Он говорил твердо. — Вы должны рассказать мне об этом.

 — А вы… вы простите мне? — спросила она слабым, чуть слышным голосом.

 Он заколебался, потом глубоко вздохнул и нырнул.

 — Да, — сказал он отчаянным голосом. — Я прощу вас. Рассказывайте.

 — Некому было предостеречь меня, — начала она. — Мы так часто бывали вместе. Я в ту пору еще ни в чем не разбиралась.

 Задумавшись, она замолчала. Бэшфорд нетерпеливо кусал губы.

 — Если бы я только знала…

 Она снова замолчала.

 — Продолжайте, — настаивал он.

 — Мы виделись почти каждый вечер.

 — С Билли? — спросил он с яростью, напугавшей ее.

 — Конечно, с Билли. Мы так часто бывали вдвоем… Если бы я только знала… Некому было предостеречь меня… Я была так молода…

 Она хотела еще что-то добавить и со страхом взглянула на него.

 — Подлец!

 Задыхаясь от гнева, Нед Бэшфорд вскочил на ноги. Теперь это уже был не усталый эллин, а разъяренный молодой человек.

 — Билли не подлец! Он хороший, — сказала Лоретта с твердостью, поразившей Бэшфорда.

 — Не собираетесь ли вы сказать мне, что вина всецело на вашей стороне? — саркастически заметил он.

 Она кивнула головой.

 — Что? — вскричал он.

 — Я сама виновата во всем, — решительно сказала она. — Мне не следовало позволять ему. Я одна заслуживаю порицания.

 Бэшфорд, до сих пор ходивший взад и вперед по комнате, остановился, и, когда он заговорил, голос его звучал смиренно.

 — Хорошо, — сказал он. — Я ни в чем не упрекаю вас, Лоретта. Вы были честны со мной. Билли прав, неправы вы. Вы обязаны выйти замуж.

 — За Билли? — спросила она слабым, едва слышным голосом.

 — Да, за Билли. Я помогу вам. Где он живет? Я заставлю его.

 — Но я не хочу выходить за него замуж! — в страхе вскричала она. — О Нед, вы не сделаете этого!

 — Сделаю, — сурово ответил он. — Вы обязаны. И Билли обязан. Понятно?

 Лоретта спрятала лицо в спинку кресла и разразилась новыми рыданиями.

 Сначала Бэшфорд, прислушиваясь, мог понять только одно:

 — Но я не хочу покидать Дейзи! Я не хочу покидать Дейзи!

 Он мрачно ходил по комнате, затем остановился, с любопытством прислушиваясь.

 — Откуда я могла знать? — плакала Лоретта. — Он не сказал мне. Раньше меня никто не целовал. Я никогда не думала, что поцелуй может быть так ужасен… пока… пока он не написал мне. Я получила письмо только сегодня утром.

 Его лицо прояснилось. Казалось, будто свет изнутри озарил его.

 — Об этом вы и плачете?

 — Н-нет.

 Сердце его вновь упало.

 — Тогда почему же вы плачете? — спросил он безнадежно.

 — Вы сказали, что я обязана выйти замуж за Билли. А я не хочу быть его женой. Я не хочу расставаться с Дейзи. Я не знаю, чего я хочу. Я хочу умереть.

 Он решился сделать еще одну попытку.

 — Послушайте, Лоретта, будьте благоразумны. Что там такое насчет поцелуев? Вы не рассказали мне всего.

 — Я… я не хочу рассказывать вам всего.

 В наступившей тишине она смотрела на него молящим взором.

 — Я должна оказать? — наконец пролепетала она дрожащим голосом.

 — Должны! — выкрикнул он повелительно. — Вы должны сказать мне все.

 — Ну, ладно… Обязательно?

 — Обязательно.

 — Он… я… мы… — с трудом начала она. И затем выпалила: — Я позволила, и он поцеловал меня.

 — Дальше, — отчаянно приказал Бэшфорд.

 — Это все, — ответила она.

 — Все? — В его голосе звучало сомнение.

 — Все? — В ее голосе было не меньше вопроса.

 — Я хочу сказать… И больше ничего? — Он был почти подавлен своей неловкостью.

 — Больше? — Она была искренне удивлена. — Как будто может быть еще что-нибудь! Билли сказал…

 — Когда он сказал это? — резко спросил Бэшфорд.

 — В письме, которое я получила сегодня утром. Билли сказал, что мои… наши поцелуи ужасны, если мы не поженимся.

 У Бэшфорда голова шла кругом.

 — Что еще сказал Билли? — спросил он.

 — Он сказал, что, если женщина позволила мужчине поцеловать ее, она обязана стать его женой. Она совершит преступление, если не сделает этого. Таков обычай, оказал он. А я говорю, что это жестокий, несправедливый обычай, он мне совсем не нравится. Я знаю, я ужасная женщина, — добавила она вызывающе, — но ничего не могу поделать с собой.

 Бэшфорд машинально достал сигарету.

 — Вы позволите мне курить? — спросил он, зажигая спичку.

 И в этот момент он пришел в себя.

 — Простите меня! — вскричал он, отбрасывая в сторону и сигарету и спичку. — Я вовсе не хочу курить. Я совсем не собирался этого делать. Я хотел…

 И, склонившись над Лореттой, он взял ее руки в свою и, присев на ручку кресла, нежно обнял девушку другой рукой.

 — Лоретта, я дурак. Да, да, именно это я хочу сказать. И еще кое-что. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

 Наступило молчание. Он с тревогой ждал ее ответа.

 — Я согласна… если…

 — Говорите. Если что?

 — Если я не обязана выйти замуж за Билли.

 — Но вы не можете выйти замуж за двоих! — почти закричал он.

 — А нет такого обычая… как… как сказал Билли?

 — Нет, такого обычая не существует. Ну, Лоретта, согласны вы стать моей женой?

 — Не сердитесь на меня. — Она надула губки и в то же время кротко поглядела на него.

 Он прижал ее к себе и поцеловал.

 — Хорошо, если бы такой обычай существовал, — еле слышным голосом сказала Лоретта, лежа в его объятиях, — потому что тогда я была бы обязала выйти за вас, Нед дорогой, правда?